Давно понимал, что я текстовый человек:
Форм общения много. Например, танец, музыка, живопись. Как правило, человек отдает предпочтение одной из этих форм. Одним из наилучших и близких мне способов общения является общение через слово, текст. Люди, выражающие свое отношение к миру посредством букв – «текстовые» люди.
Как текстовому человеку после прочтения книги «Белым по черному» хочется кричать. Орать текстом. Плакать текстом. Громко кричать текстом, заливаться навзрыд текстом. Да, тяжёлая книга. Тяжелее, чем я себе представлял. Но читается очень легко. Давно за несколько часов не прочитывал 300 страниц. Пусть электронных, но 300 страниц. Триста страниц про жизнь. Триста страниц про смерть. Смерть, много смерти. Так нельзя жить. Но они живут. Так нельзя быть, но они по–прежнему живут. А мы не понимаем всего это не знаем. Не видим. Не хотим знать.
После прочтения книги Рубена хочется жить. Радоваться жизни. Смотреть на небо. Ценить эту грёбанную жизнь. Знать, что у тебя всё ок. Радоваться тому ,что у тебя есть. А чёрт возьми, у тебя есть очень многое, если ты читаешь этот текст. Вот скачай, найди купи, возьми? где хочешь эту книгу, но прочти.
Я бы её включил в школьную дисциплину. Вот право, это лучше чем, читать Гарри Поттера. Дайте старшекласснику Рубена Давид Гонсалес Гальего. «Белым по черному» и пусть захлебнётся. Возрадуется жизни и станет по–другому смотреть на них…
Так же приведу тут цитату Ольги Лариной про эту книгу с сайта http://book.ua/:
Андрей Кончаловский назвал эту книгу лучшей книгой о детстве. «Она всех людей делает людьми, когда они её читают» — сказал режиссер. Вряд ли произведение о жизни ребенка-инвалида в советских детдомах можно назвать гимном жизни. В ней нет превосходящих степеней. В ней есть честность. И боль.
Книга соткана буквально из обрывков: фраз, воспоминаний и судеб. Она проста и беспристрастна. В ней нет морали, как нет и криков о помощи. Однако в ней есть преодоление себя и обстоятельств. А преодоление есть лишь потому, что просто нет другого выбора.
Кстати, автор уже трижды был женат, имеет трех дочерей и живет в США. А еще за этот роман он получил «Букер». Стало ли все это для него наградой – знает только он.
«…пока остаются силы в руках дотолкать свою тележку до туалета, пока рука держит ложку, пока хватит жизни ежедневно бороться за право считать себя человеком»После этой книги хорошо молчать.
Далее немного цитат из книги «Белым по черному»
Про Америку при совке:
Страну эту полагалось ненавидеть. Так было принято. Ненавидеть следовало все капиталистические страны, но Америку особенно. В Америке жили враги, буржуи, пьющие кровь рабочего класса. Американский империализм готовил для нас атомную бомбу. Рабочие в Америке постоянно голодали и умирали, перед посольством Советского Союза в США нескончаемым потоком лилась очередь желающих сменить гражданство. Так нас учили, мы верили.
На самом деле всё просто. Немного поменялось с тех пор:
Одно из первых воспоминаний детства – подслушанный разговор взрослых.
– Ты говоришь, что он умный. Но он же ходить не может!
С тех пор ничего не изменилось. Всю мою жизнь о моей инвалидности говорили как о возможности или невозможности производить механические действия: ходить, есть, пить, пользоваться туалетом. Но самое главное оставалось всегда самым главным: я не мог ходить. Остальное взрослых почти никогда не интересовало. Не можешь ходить – ты дебил.
Жестокость существования детей–инвалидов описана весьма красочно. После детдома их куда–то нужно было девать:
И не проси. Ты пойми меня правильно. Вот ему сейчас шестнадцать лет. Так?
– Пятнадцать, – машинально поправляю я.
– Пятнадцать, – соглашается мужчина. – Умрет он у меня через месяц, максимум два. Хоронить я имею право только лиц не моложе восемнадцати. Это же дом престарелых, ты понимаешь? Где я буду держать его эти два года? А холодильники все сломаны. Сломаны, понимаешь? И вспомни, вспомни, что ты мне ответил год назад, когда я попросил тебя помочь с холодильниками? Вспомнил? И не проси. Вези вон его в дом-интернат для умственно отсталых, они имеют право хоронить хоть младенцев.
– Не решай сразу, пойдем поговорим. Мне позвонить надо.
Про жизнь, про крутую нахрен жизнь:
Там, в далекой России, меня аккуратно положат на диван и приговорят к пожизненному заключению в четырех стенах. Добрые русские люди будут давать мне еду, пить со мной водку. Там будет сытно и, может быть, тепло. Там будет все, кроме свободы. Мне запретят видеть солнце, гулять по городу, сидеть в кафе. Снисходительно объяснят, что все эти излишества для нормальных, полноценных граждан. Дадут еще немного еды и водки и в очередной раз напомнят о моей черной неблагодарности. Скажут, что я хочу слишком многого, что нужно немного потерпеть, немного, совсем чуть-чуть, лет пятьдесят. Я буду со всем соглашаться и отрешенно кивать. Буду послушно делать что прикажут и молча терпеть позор и унижение. Приму свою неполноценность как неизбежное зло и стану медленно подыхать. А когда мне надоест такая сволочная жизнь и я попрошу немного яду, мне, разумеется, откажут. Быстрая смерть запрещена в той далекой и гуманной стране. Все, что мне позволят, – медленно травиться водкой и надеяться на язву желудка или инфаркт.